Следующее воспоминание – льющаяся на голову холодная вода и озадаченное лицо какого-то мужчины над ней. И снова темнота.
Новое пробуждение. Елена долго пыталась понять, где находится. Как будто пещера. Интересно, как она сюда попала?
– Очнулась? – В пещеру заглянул тот самый человек, которого она видела в предыдущее пробуждение. – Ну и напугала ты меня, девочка. Как ты вообще там оказалась? Если бы я случайно не заметил тебя…
Елена не ответила и отвернулась. Незнакомец задумчиво хмыкнул.
– Не хочешь говорить – не надо. На вот, поешь. Два дня лежала без сознания.
– Зачем вы меня спасли? – глухо спросила она.
– Гм-м-м… А что? Надо было бросить умирать в пустыне?
– Это лучше, чем…
Незнакомец подошел к ее лежанке из веток и опустился на корточки.
– Ты так думаешь? А я вот не могу так… наверно, потому и оказался здесь в одиночестве.
Елена обернулась и посмотрела на него более внимательно.
– Почему?
– Ну… Как-то нехорошо получается. Ты меня выспрашиваешь, а сама ничего не говоришь. Давай так: я рассказываю о себе, а ты о себе. Только честно и без утайки. Договорились?
Девушка понимала, что незнакомцу не столько интересна ее история, хотя и это тоже, сколько он хочет ее разговорить. Заставить выйти из смертельной апатии. Как врач, Елена и сама знала, что долго так не протянет, если что-то не сделает. Только вот делать это что-то не было ни сил, ни желания. Мужчина тем временем едва ли не силой усадил девушку и сунул ей в руку кусок еще горячего мяса.
– Вот. Пока я рассказываю, поешь.
Елена машинально попробовала. И так же машинально стала жевать. Незнакомец на миг задумался.
– С чего бы начать… Мое имя Аскольд. Когда-то я был счастливым человеком, искренне верующим в благие дела Святой Матери-Церкви, и с раннего детства мечтал бороться за победу веры. – Елена вздрогнула, но увлеченный воспоминаниями Аскольд этого не заметил. – Усиленные тренировки и уроки у бывшего меченосца, который жил в нашей деревне. Ему в бою отрубили руку. Воин выжил, но… сама понимаешь. Списали, выделив от щедрот корпуса паладинов содержание… достаточное, чтобы не умереть с голоду. Он и давал мне первые уроки. Меч, копье, вольтижировка… Потом уже учеба в казарме. Действительность оказалась немного другой, чем я ожидал. Я учился воевать с врагами веры, а не с беззащитными крестьянами. Я воин, а не палач! И я был слишком молод и наивен, чтобы иметь глупость заявить такое своему командиру. После чего и начались неприятности. С трудом ушел от ищеек Инквизиции. Но в Фалноре трудно скрыться тому, кто объявлен еретиком. Так я и оказался здесь… – Аскольд вдруг закашлялся. – А ты?
Елена промолчала. Некоторое время разглядывала свод пещеры. Потом пристально изучила собеседника. Тот явно чувствовал себя неловко под этим взглядом, хоть и не понимал почему.
– Вы умираете, – вдруг заявила она.
Апатия по-прежнему владела девушкой, но Елена, прежде всего, была врачом. И сейчас ей оказалось достаточно одного взгляда, чтобы определить и болезнь, и степень ее запущенности. – Вам нужен хороший лекарь.
Аскольд нервно рассмеялся.
– С чего ты так решила, девица? И если даже и так, где тут возьмешь лекаря?
– Где мои сумки?
Он на миг замер, о чем-то размышляя. Но заметив, что девушка явно оживилась, принес из угла рюкзак. Елена отложила недоеденный кусок мяса и с трудом поднялась. Ее пошатывало. Нет, так не годится. Она закрыла глаза и мысленно потянулась к Солнцу, которое ощущалось где-то там, за сводами пещеры. К Солнцу, к свежему воздуху. Потянулась, начав впитывать энергию. Этого, конечно, недостаточно для полного восстановления, но шатать перестало.
Елена шагнула к мужчине и толкнула его в грудь.
– Ложитесь. – Что-то во взгляде девушки заставило Аскольда проглотить все возражения и покориться. Она нашла свою сумку с медицинскими инструментами, с которыми никогда не расставалась. – Рубашку снимите.
Пока она возилась, раскладывая все перед собой, Аскольд обнажился по пояс. Елена потерла руки друг об друга. Вокруг них на мгновение возникло синее сияние.
– Дезинфекция, – пробормотала девушка. – Теперь инструменты… Так.
Аскольд с интересом наблюдал, как она извлекла диск из непонятного материала и положила ему на грудь, прижала рукой и чуть прикрыла глаза, к чему-то прислушиваясь. Покачала головой. Легонько постучала сложенными пальцами по диску.
– Очень запущено, – заметила она. – Лучше всего сделать операцию. И чем раньше, тем лучше. Вам надо очистить бронхи. Каждый день промедления только ухудшает ситуацию.
– Эй, подожди… Уж не хочешь ли ты…
– Хочу! – перебила его Елена. – Больно не будет.
Аскольд внимательно смотрел на девушку и не узнавал ее. Непонятно куда подевались апатия и обреченность. Решительный взгляд, ни тени колебаний.
– Конечно, – немного нервно отозвался Аскольд. – Больно точно не будет. Ты в благодарность за спасение хочешь меня зарезать?
Девушка взглянула на него, как на маленького и упрямого ребенка.
– Послушайте, господин Аскольд. У вас очень серьезная болезнь. Если ее не лечить, вы проживете еще максимум месяц. Возможно, у меня и не получится вас спасти, хотя вероятность этого невелика. В любом случае, вы теряете только этот месяц. Зато если все пройдет успешно… Решайте.
Аскольд, честно говоря, даже растерялся. Он еще раз взглянул в решительные глаза девушки и вздохнул. Шарлатан она, вообразивший себе великим лекарем, или нет, но его болезнь вывела ее из апатии. Лечение… Возможно, оно поможет бедняжке окончательно победить себя. Он не все рассказал девушке, имени которой не знал. Не сразу он ушел из паладинов. Он боролся и убеждал себя, что рейды по деревням еретиков и правда необходимы. Верил до того дня, когда в одной деревне, нанося удар по сражавшемуся с ним мужчине, зарубил девушку, ровесницу этой вот лекарки, которая непонятно как сумела опередить роковой удар и заслонить собой отца… Еретики? Может быть. Но Аскольд не забыл сказки, которые в детстве рассказывала ему мама. Он мог оценить благородство и силу… и самопожертвование. Не могли погрязшие в грехе люди жертвовать собой даже ради близких. Этот случай потряс всю его веру до основания, заставив усомниться в чистоте помыслов Церкви, благословляющей такие рейды. И когда он убегал от ищеек, то поклялся себе, что посвятит жизнь искуплению совершенных убийств. Даже если ради того придется пожертвовать этой самой жизнью.